Пушкинский час «Лицея верный сын»

Всероссийский день лицеиста

Здравствуйте, дорогие друзья!

Сегодня, в день открытия Царскосельского лицея, мы отдаем дань памяти этому выдающемуся учебному заведению и самому знаменитому его выпускнику – Александру Сергеевичу Пушкину. Виртуальная галерея расскажет об истории лицея, его идеях и порядках, и, в первую очередь – о великом поэте и его верных друзьях-лицеистах.

А сейчас подборка ранних стихов познакомит с самым началом творческого пути Солнца русской поэзии и покажет яркость таланта, уже сиявшего в столь юные годы.

Самые ранние из сохранившихся стихотворений поэта, датированные периодом между 1809 и 1811 годом, известны сегодня благодаря Ольге Пушкиной (в замужестве — Павлищевой). Их записал с ее слов, а позже опубликовал в «Материалах для биографии А.С. Пушкина» историк литературы и литературный критик Павел Анненков:

«Первые попытки авторства, вообще рано проявляющиеся у детей, пристрастившихся к чтению, обнаружились у Пушкина, разумеется, на французском языке и отзывались влиянием знаменитого комического писателя Франции, Мольера. Пушкин любил импровизировать комедийки и, по общему согласию с сестрой, устроил нечто вроде театра, где автором и актером был брат, а публикой — сестра. Раз как-то публика освистала его пьесу «L’Escamoteur» [«Похититель»]. Автор отделался от оскорбления эпиграммой, сохранившейся доселе в памяти тогдашнего судьи»:

Dis moi, pourquoi l’Escamoteur         Скажите мне, почему
Est-il sifflé par le parterre?                  Освистан партером?
Hélas! c’est que lepauvre auteur        Увы, потому что бедный автор
L’escamota de Molière.                        Похитил его у Мольера.

                                                                (Пер. с франц.)

1813 г.

К НАТАЛЬЕ

                Pourquoi craindrais-je de le dire?
C’est Margot qui fixe mon goût.

Так и мне узнать случилось,
Что за птица Купидон;
Сердце страстное пленилось;
Признаюсь — и я влюблен!
Пролетело счастья время,
Как, любви не зная бремя,
Я живал да попевал,
Как в театре и на балах,
На гуляньях иль в воксалах
Легким зефиром летал;
Как, смеясь во зло Амуру,
Я писал карикатуру
На любезный женский пол;
Но напрасно я смеялся,
Наконец и сам попался,
Сам, увы! с ума сошел.
Смехи, вольность — всё под лавку,
Из Катонов я в отставку,
И теперь я — Селадон!
Миловидной жрицы Тальи
Видел прелести Натальи,
И уж в сердце — Купидон!
Так, Наталья! признаюся,
Я тобою полонен.
В первый раз еще, стыжуся,
В женски прелести влюблен.
Целый день, как ни верчуся,
Лишь тобою занят я;
Ночь придет — и лишь тебя
Вижу я в пустом мечтанье,
Вижу, в легком одеянье
Будто милая со мной;
Робко, сладостно дыханье,
Белой груди колебанье,
Снег затмившей белизной,
И полуотверсты очи,
Скромный мрак безмолвной ночи —
Дух в восторг приводят мой!..
Я один в беседке с нею,
Вижу… девственну лилею,
Трепещу, томлюсь, немею…
И проснулся… вижу мрак
Вкруг постели одинокой!
Испускаю вздох глубокий,
Сон ленивый, томноокий
Отлетает на крылах.
Страсть сильнее становится,
И, любовью утомясь,
Я слабею всякий час.
Всё к чему-то ум стремится…
А к чему?— никто из нас
Дамам вслух того не скажет,
А уж так и сяк размажет.
Я — по-свойски объяснюсь.
Все любовники желают
И того, чего не знают;
Это свойство их — дивлюсь!
Завернувшись балахоном,
С хватской шапкой набекрень
Я желал бы Филимоном
Под вечер, как всюду тень,
Взяв Анюты нежну руку,
Изъяснять любовну муку,
Говорить: она моя!
Я желал бы, чтоб Назорой
Ты старалася меня
Удержать умильным взором.
Иль седым Опекуном
Легкой, миленькой Розины,
Старым пасынком судьбины,
В епанче и с париком,
Дерзкой пламенной рукою
Белоснежну, полну грудь…
Я желал бы… да ногою
Моря не перешагнуть,
И, хоть по уши влюбленный,
Но с тобою разлученный,
Всей надежды я лишен.
Но, Наталья! ты не знаешь,
Кто твой нежный Селадон,
Ты еще не понимаешь,
Отчего не смеет он
И надеяться?— Наталья!
Выслушай еще меня:
Не владетель я Сераля,
Не арап, не турок я.
За учтивого китайца,
Грубого американца
Почитать меня нельзя,
Не представь и немчурою,
С колпаком на волосах,
С кружкой, пивом налитою,
И с цигаркою в зубах.
Не представь кавалергарда
В каске, с длинным палашом.
Не люблю я бранный гром:
Шпага, сабля, алебарда
Не тягчат моей руки
За Адамовы грехи.
— Кто же ты, болтун влюбленный? —
Взглянь на стены возвышенны,
Где безмолвья вечный мрак;
Взглянь на окна загражденны,
На лампады там зажженны…
Знай, Наталья!— я… монах!

1814 г.

ВОСПОМИНАНИЯ В ЦАРСКОМ СЕЛЕ

Навис покров угрюмой нощи
       На своде дремлющих небес;
В безмолвной тишине почили дол и рощи,
       В седом тумане дальний лес;
Чуть слышится ручей, бегущий в сень дубравы,
Чуть дышит ветерок, уснувший на листах,
И тихая луна, как лебедь величавый,
       Плывет в сребристых облаках.

       С холмов кремнистых водопады
       Стекают бисерной рекой,
Там в тихом озере плескаются наяды
       Его ленивою волной;
А там в безмолвии огромные чертоги,
На своды опершись, несутся к облакам.
Не здесь ли мирны дни вели земные боги?
       Не се ль Минервы росской храм?

       Не се ль Элизиум полнощный,
       Прекрасный Царскосельский сад,
Где, льва сразив, почил орел России мощный
       На лоне мира и отрад?
Промчались навсегда те времена златые,
Когда под скипетром великия жены
Венчалась славою счастливая Россия,
       Цветя под кровом тишины!

       Здесь каждый шаг в душе рождает
       Воспоминанья прежних лет;
Воззрев вокруг себя, со вздохом росс вещает:
       «Исчезло все, великой нет!»
И, в думу углублен, над злачными брегами
Сидит в безмолвии, склоняя ветрам слух.
Протекшие лета мелькают пред очами,
       И в тихом восхищенье дух.

       Он видит: окружен волнами,
       Над твердой, мшистою скалой
Вознесся памятник. Ширяяся крылами,
       Над ним сидит орел младой.
И цепи тяжкие и стрелы громовые
Вкруг грозного столпа трикратно обвились;
Кругом подножия, шумя, валы седые
       В блестящей пене улеглись.

       В тени густой угрюмых сосен
       Воздвигся памятник простой.
О, сколь он для тебя, кагульский брег, поносен!
       И славен родине драгой!
Бессмертны вы вовек, о росски исполины,
В боях воспитанны средь бранных непогод!
О вас, сподвижники, друзья Екатерины,
       Пройдет молва из рода в род.

       О, громкий век военных споров,
       Свидетель славы россиян!
Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,
       Потомки грозные славян,
Перуном Зевсовым победу похищали;
Их смелым подвигам страшась, дивился мир;
Державин и Петров героям песнь бряцали
       Струнами громозвучных лир.

       И ты промчался, незабвенный!
       И вскоре новый век узрел
И брани новые, и ужасы военны;
       Страдать — есть смертного удел.
Блеснул кровавый меч в неукротимой длани
Коварством, дерзостью венчанного царя;
Восстал вселенной бич — и вскоре новой брани
       Зарделась грозная заря.

       И быстрым понеслись потоком
       Враги на русские поля.
Пред ними мрачна степь лежит во сне глубоком,
       Дымится кровию земля;
И селы мирные, и грады в мгле пылают,
И небо заревом оделося вокруг,
Леса дремучие бегущих укрывают,
       И праздный в поле ржавит плуг.

       Идут — их силе нет препоны,
       Все рушат, все свергают в прах,
И тени бледные погибших чад Беллоны,
       В воздушных съединясь полках,
В могилу мрачную нисходят непрестанно
Иль бродят по лесам в безмолвии ночи…
Но клики раздались!.. идут в дали туманной! —
       Звучат кольчуги и мечи!..

       Страшись, о рать иноплеменных!
       России двинулись сыны;
Восстал и стар и млад; летят на дерзновенных<,>
       Сердца их мщеньем зажжены.
Вострепещи, тиран! уж близок час паденья!
Ты в каждом ратнике узришь богатыря,
Их цель иль победить, иль пасть в пылу сраженья
       За Русь, за святость алтаря.

       Ретивы кони бранью пышут,
       Усеян ратниками дол,
За строем строй течет, все местью, славой дышат,
       Восторг во грудь их перешел.
Летят на грозный пир; мечам добычи ищут,
И се — пылает брань; на холмах гром гремит,
В сгущенном воздухе с мечами стрелы свищут,
       И брызжет кровь на щит.

       Сразились. Русский — победитель!
       И вспять бежит надменный галл;
Но сильного в боях небесный вседержитель
       Лучом последним увенчал,
Не здесь его сразил воитель поседелый;
О бородинские кровавые поля!
Не вы неистовству и гордости пределы!
       Увы! на башнях галл кремля!

       Края Москвы, края родные,
       Где на заре цветущих лет
Часы беспечности я тратил золотые,
       Не зная горести и бед,
И вы их видели, врагов моей отчизны!
И вас багрила кровь и пламень пожирал!
И в жертву не принес я мщенья вам и жизни;
       Вотще лишь гневом дух пылал!..

       Где ты, краса Москвы стоглавой,
       Родимой прелесть стороны?
Где прежде взору град являлся величавый,
       Развалины теперь одни;
Москва, сколь русскому твой зрак унылый страшен!
Исчезли здания вельможей и царей,
Все пламень истребил. Венцы затмились башен,
       Чертоги пали богачей.

       И там, где роскошь обитала
       В сенистых рощах и садах,
Где мирт благоухал и липа трепетала,
       Там ныне угли, пепел, прах.
В часы безмолвные прекрасной, летней ночи
Веселье шумное туда не полетит,
Не блещут уж в огнях брега и светлы рощи:
       Все мертво, все молчит.

       Утешься, мать градов России,
       Воззри на гибель пришлеца.
Отяготела днесь на их надменны выи
       Десница мстящая творца.
Взгляни: они бегут, озреться не дерзают,
Их кровь не престает в снегах реками течь;
Бегут — и в тьме ночной их глад и смерть сретают,
       А с тыла гонит русский меч.

       О вы, которых трепетали
       Европы сильны племена,
О галлы хищные! и вы в могилы пали.
       О страх! о грозны времена!
Где ты, любимый сын и счастья и Беллоны,
Презревший правды глас, и веру, и закон,
В гордыне возмечтав мечом низвергнуть троны?
       Исчез, как утром страшный сон!

       В Париже росс! — где факел мщенья?
       Поникни, Галлия, главой.
Но что я вижу? Росс с улыбкой примиренья
       Грядет с оливою златой.
Еще военный гром грохочет в отдаленье,
Москва в унынии, как степь в полнощной мгле,
А он — несет врагу не гибель, но спасенье
       И благотворный мир земле.

       О скальд России вдохновенный,
       Воспевший ратных грозный строй,
В кругу товарищей, с душой воспламененной,
       Греми на арфе золотой!
Да снова стройный глас героям в честь прольется,
И струны гордые посыплют огнь в сердца,
И ратник молодой вскипит и содрогнется
       При звуках бранного певца.

ЛЕДА
(КАНТАТА)


Средь темной рощицы, под тенью лип душистых,
В высоком тростнике, где частым жемчугом
        Вздувалась пена вод сребристых,
        Колеблясь тихим ветерком,
        Покров красавицы стыдливой,
Небрежно кинутый, у берега лежал,
И прелести ее поток волной игривой
            С весельем орошал.
        Житель рощи торопливый,
        Будь же скромен, о ручей!
        Тише, струйки говорливы!
        Изменить страшитесь ей!
        Леда робостью трепещет,
        Тихо дышит снежна грудь,
        Ни волна вокруг не плещет,
        Ни зефир не смеет дуть.
        В роще шорох утихает,
        Все в прелестной тишине;
        Нимфа далее ступает,
        
Робкой вверившись волне.
Но что-то меж кустов прибрежных восшумело,
И чувство робости прекрасной овладело;
Невольно вздрогнула, не в силах воздохнуть.
И вот пернатых царь из-под склоненной ивы,
        Расправя крылья горделивы,
К красавице плывет — веселья полна грудь,
С шумящей пеною отважно волны гонит,
        Крылами воздух бьет,
        То в кольцы шею вьет,
То гордую главу, смирясь, пред Ледой клонит.
        Леда смеется.
        Вдруг раздается
        Радости клик.
        Вид сладострастный!
        
К Леде прекрасной
        Лебедь приник.
        Слышно стенанье,
        Снова молчанье.
        Нимфа лесов
        С негою сладкой
        Видит украдкой
        Тайну богов.
Опомнясь наконец, красавица младая
Открыла тихий взор, в томленьях воздыхая,
И что ж увидела? — На ложе из цветов
Она покоится в объятиях Зевеса;
        Меж ними юная любовь, —
И пала таинства прелестного завеса.
        Сим примером научитесь,
        Розы, девы красоты;
        Летним вечером страшитесь
        В темной рощице воды:
        В темной рощице таится
        Часто пламенный Эрот;
        С хладной струйкою катится,
        Стрелы прячет в пене вод.
        Сим примером научитесь,
        Розы, девы красоты;
        Летним вечером страшитесь
        В темной рощице воды.

ПИРУЮЩИЕ СТУДЕНТЫ

Друзья! досужный час настал;
    Всё тихо, все в покое;
Скорее скатерть и бокал!
    Сюда, вино златое!
Шипи, шампанское, в стекле.
    Друзья, почто же с Кантом
Сенека, Тацит на столе,
    Фольянт над фолиантом?
Под стол холодных мудрецов,
    Мы полем овладеем;
Под стол ученых дураков!
    Без них мы пить умеем.

Ужели трезвого найдем
    За скатертью студента?
На всякий случай изберем
    Скорее президента.
В награду пьяным — он нальет
    И пунш и грог душистый,
А вам, спартанцы, поднесет
    Воды в стакане чистой!
Апостол неги и прохлад,
    Мой добрый Галич, vale!

Ты Эпикуров младший брат,
    Душа твоя в бокале.
Главу венками убери,
    Будь нашим президентом,
И станут самые цари
    Завидовать студентам.

Дай руку, Дельвиг! что ты спишь?
    Проснись, ленивец сонный!
Ты не под кафедрой сидишь,
    Латынью усыпленный.
Взгляни: здесь круг твоих друзей;
    Бутыль вином налита,
За здравье нашей музы пей,
    Парнасский волокита.
Остряк любезный, по рукам!
    Полней бокал досуга!
И вылей сотню эпиграмм
    На недруга и друга.

А ты, красавец молодой,
    Сиятельный повеса!
Ты будешь Вакха жрец лихой,
    На прочее — завеса!
Хотя студент, хотя я пьян,
    Но скромность почитаю;
Придвинь же пенистый стакан,
    На брань благословляю.

Товарищ милый, друг прямой,
    Тряхнем рукою руку,
Оставим в чаше круговой
    Педантам сродну скуку:
Не в первый раз мы вместе пьем,
    Нередко и бранимся,
Но чашу дружества нальем —
    И тотчас помиримся.

А ты, который с детских лет
    Одним весельем дышишь,
Забавный, право, ты поэт,
    Хоть плохо басни пишешь;
С тобой тасуюсь без чинов,
    Люблю тебя душою,
Наполни кружку до краев,—
    Рассудок! бог с тобою!

А ты, повеса из повес,
    На шалости рожденный,
Удалый хват, головорез,
    Приятель задушевный,
Бутылки, рюмки разобьем
    За здравие Платова,
В казачью шапку пунш нальем —
    И пить давайте снова!..

Приближься, милый наш певец,
    Любимый Аполлоном!
Воспой властителя сердец
    Гитары тихим звоном.
Как сладостно в стесненну грудь
    Томленье звуков льется!..
Но мне ли страстью воздохнуть?
    Нет! пьяный лишь смеется!

Не лучше ль, Роде записной,
    В честь Вакховой станицы
Теперь скрыпеть тебе струной
    Расстроенной скрыпицы?
Запойте хором, господа,
    Нет нужды, что нескладно;
Охрипли?— это не беда:
    Для пьяных всё ведь ладно!

Но что?.. я вижу всё вдвоем;
    Двоится штоф с араком;
Вся комната пошла кругом;
    Покрылись очи мраком…
Где вы, товарищи? где я?
    Скажите, Вакха ради…
Вы дремлете, мои друзья,
    Склонившись на тетради…
Писатель за свои грехи!
    Ты с виду всех трезвее;
Вильгельм, прочти свои стихи,
    Чтоб мне заснуть скорее.

ОПЫТНОСТЬ

Кто с минуту переможет
Хладным разумом любовь,
Бремя тягостных оков
Ей на крылья не возложит.
Пусть не смейся, не резвись,
С строгой мудростью дружись;
Но с рассудком вновь заспоришь,
Хоть не рад, но дверь отворишь,
Как проказливый Эрот
Постучится у ворот.

Испытал я сам собою
Истину сих правых слов.
«Добрый путь! прости, любовь!
За богинею слепою,
Не за Хлоей, полечу,
Счастье, счастье ухвачу!» —
Мнил я в гордости безумной.
Вдруг услышал хохот шумный,
Оглянулся… и Эрот
Постучался у ворот.

Нет! мне, видно, не придется
С богом сим в размолвке жить,
И покамест жизни нить
Старой Паркой там прядется,243

Пусть владеет мною он!
Веселиться — мой закон.
Смерть откроет гроб ужасный,
Потемнеют взоры ясны,
И не стукнется Эрот
У могильных уж ворот!

1815 г.

ВОСПОМИНАНИЕ
(К ПУЩИНУ)

Помнишь ли, мой брат по чаше,
Как в отрадной тишине
Мы топили горе наше
В чистом, пенистом вине?

Как, укрывшись молчаливо
В нашем темном уголке,
С Вакхом нежились лениво,
Школьной стражи вдалеке?

Помнишь ли друзей шептанье
Вкруг бокалов пуншевых,
Рюмок грозное молчанье,
Пламя трубок грошевых?

Закипев, о, сколь прекрасно
Токи дымные текли!..
Вдруг педанта глас ужасный
Нам послышался вдали…

И бутылки вмиг разбиты,
И бокалы все в окно —
Всюду по полу разлиты
Пунш и светлое вино.

К ДЕЛЬВИГУ

Послушай, муз невинных
Лукавый духовник:
Жилец полей пустынных,
Поэтов грешный лик
Умножил я собою,
И я главой поник
Пред милою мечтою;
Мой дядюшка-поэт
На то мне дал совет
И с музами сосватал.
Сначала я шалил,
Шутя стихи кроил,
А там их напечатал,
И вот теперь я брат
Бестолкову пустому,
Тому, сему, другому,
Да я ж и виноват!

Спасибо за посланье —
Но что мне пользы в том?
На грешника потом
Ведь станут в посмеянье
Указывать перстом!
Изменник! с Аполлоном
Ты, видно, заодно;
А мне прослыть Прадоном
Отныне суждено.
Везде беды застану!
Увы мне, метроману,
Куда сокроюсь я?
Предатели-друзья
Невинное творенье
Украдкой в город шлют
И плод уединенья
Тисненью предают,—
Бумагу убивают!
Поэта окружают
С улыбкой остряки.
«Ах, сударь! мне сказали,
Вы пишите стишки;
Увидеть их нельзя ли?
Вы в них изображали,
Конечно, ручейки,
Конечно, василечек,
Иль тихий ветерочек,
И рощи, и цветки…»

О Дельвиг! начертали
Мне музы мой удел;
Но ты ль мои печали
Умножить захотел?
В объятиях Морфея
Беспечный дух лелея,
Еще хоть год один
Позволь мне полениться
И негой насладиться,—
Я, право, неги сын!
А там, хоть нет охоты,
Но придут уж заботы
Со всех ко мне сторон:
И буду принужден
С журналами сражаться,
С газетой торговаться,
С Графовым восхищаться…
Помилуй, Аполлон!

К ПУЩИНУ
(4 МАЯ)

Любезный именинник,
О Пущин дорогой!
Прибрел к тебе пустынник
С открытою душой;
С пришельцем обнимися —
Но доброго певца
Встречать не суетися
С парадного крыльца.
Он гость без этикета,
Не требует привета
Лукавой суеты;
Прими ж его лобзанья
И чистые желанья
Сердечной простоты!
Устрой гостям пирушку;
На столик вощаной
Поставь пивную кружку
И кубок пуншевой.
Старинный собутыльник!
Забудемся на час,
Пускай ума светильник
Погаснет ныне в нас;
Пускай старик крылатый
Летит на почтовых:
Нам дорог миг утраты
В забавах лишь одних!


Ты счастлив, друг сердечный!
В спокойствии златом
Течет твой век беспечный,
Проходит день за днем;
И ты в беседе граций,
Не зная черных бед,
Живешь, как жил Гораций,
Хотя и не поэт.
Под кровом небогатым
Ты вовсе не знаком
С зловещим Гипократом,
С нахмуренным попом;
Не видишь у порогу
Толпящихся забот;
Нашли к тебе дорогу
Веселость и Эрот;
Ты любишь звон стаканов
И трубки дым густой,
И демон метроманов
Не властвует тобой.
Ты счастлив в этой доле.
Скажи, чего же боле
Мне другу пожелать?
Придется замолчать…

Дай бог, чтоб я, с друзьями
Встречая сотый май,
Покрытый сединами,
Сказал тебе стихами:
Вот кубок; наливай!
Веселье! будь до гроба
Сопутник верный наш.
И пусть умрем мы оба
При стуке полных чаш!

1816 г.

ДРУЗЬЯМ

Богами вам ещё даны
Златые дни, златые ночи,
И томных дев устремлены
На вас внимательные очи.
Играйте, пойте, о друзья!
Утратьте вечер скоротечный;
И вашей радости беспечной
Сквозь слёзы улыбнуся я.

1817 г.

ТОВАРИЩАМ

Промчались годы заточенья
Недолго, мирные друзья,
Нам видеть кров уединенья
И Царскосельские поля.
Разлука ждет нас у порогу,
Зовет нас дальний света шум,
И каждый смотрит на дорогу
С волненьем гордых, юных дум.
Иной, под кивер спрятав ум,
Уже в воинственном наряде
Гусарской саблею махнул —
В крещенской утренней прохладе
Красиво мерзнет на параде,
А греться едет в караул;
Другой, рожденный быть вельможей,
Не честь, а почести любя,
У плута знатного в прихожей
Покорным плутом зрит себя;
Лишь я, судьбе во всем послушный,
Счастливой лени верный сын,
Душой беспечный, равнодушный,
Я тихо задремал один…
Равны мне писари, уланы,
Равны Законы, кивера,
Не рвусь я грудью в капитаны
И не ползу в ассесора:
Друзья! немного снисхожденья —
Оставьте красный мне колпак,
Пока его за прегрешенья
Не променял я на шишак,
Пока ленивому возможно,
Не опасаясь грозных бед,
Еще рукой неосторожной
В июле распахнуть жилет.

В заключение пушкинского часа предлагаем вашему вниманию громкое чтение стихотворения «Чем чаще празднует Лицей…»

Над мероприятием работали:
– В. Ю. Хавранюк – текст, презентация, подборка стихотворений;
– Д.В. Широкая – громкие чтения, редактирование, звуковой монтаж, выкладка в блог.